И вдруг эта сволочь делает шаг в сторону.

В дверях стоит Маша.

Моя Машка. И вид у нее еще страшнее, чем у Асмодея в похмелье.

Когда через пару секунд до меня доходит, что Шеворская обвела меня вокруг пальца, первая мысль, как вы понимаете, совсем не о том, как же я мог так облажаться. Об этом я обязательно подумаю потом, с холодной головой, как и положено бизнесмену, который должен принимать в расчет даже такие вещи.

Но сейчас я думаю только о том, что у Шеворской соблазнительно большая голова, и будет просто кощунством не запустить в нее чем-нибудь тяжелым. Вот хотя бы этот пресс-папье, которое, между прочим, из целого куска малахита. Понятия не имею, откуда оно тут взялось, всегда считал его слишком неуместно-пафосной вещью для моего простого офиса в стиле «хай-тек». Вот, оказывается, судьба не просто так подсуетилась, вложив мне в руки орудие против этой стервы.

И я даже собираюсь пустить его в дело, но Маша продолжает стоять там, и велик шанс, что у меня дрогнет рука. Поэтому просто выдыхаю — довольно громко, между прочим — выхожу из-за стола и иду к Маше, чтобы как минимум вывести из зоны поражения. Но Мальвина и сама заходит внутрь и зачем-то тянется к вазе, в которой у меня стоят искусственные белые цветы, больше похожие на пришельцев. Вот один такой Маша как раз и берет, и он размером почти с нее. Поверьте, даже носорог не выглядит так воинственно, как эта крохотуля с пластмассовым цветком. Я даже не хочу думать, кому из нас в итоге достанется. Но лучше бы Шеворской, потому что тогда эта гадина свалит — и мне не придется брать грех на душу.

— Влад? — У Маши не лицо, а маска, и она совсем не просто так потихоньку постукивает цветком по колену. Очень медленно и очень… опасно. Вот наши лисы, между прочим, делают точно так же, когда играют друг с другом в «найди меня и схвати за ухо».

Хотите крамольную мысль? Вот в такой трагический момент полного непонимания я думаю о том, что моей многострадальной жопе, видимо, придется пострадать еще немного, потому что добром это все не кончится. И, наверное, зря я лихим козликом выскочил из-за стола, потому что сейчас мне точно не светит ничего хорошего.

Первое правило при общении с рассерженной женщиной: не пытайтесь ее успокоить сюсюканьем. Это все равно, что тушить пожар бензином — рванет так, что мало не покажется. Самое лучшее — просто дать ей высказаться. Но что-то мне подсказывает, что с Машей это сейчас не вариант. Но я же должен что-то сделать.

— Маша, это… — Протягиваю руку, чтобы представить Шеворскую, но та успевает раньше меня.

Пьяная женщина храбрее пьяного сантехника, а пьяная Шеворская — это рота пьяных сантехников, которые нестройным хором орут посреди Барвихи, что все богатеи — говно на палочке. Ну, примерно так, хоть это и не самая удачная моя метафора.

— Наталья Шеворская, — она смотрит на Машины руки, прикидывает, стоит ли скреплять знакомство рукопожатием, и ограничивается очень сальной улыбочкой. — Его бывшая.

Помните, в этой истории уже был момент, когда я матерился от всей души? Вот сейчас все гораздо хуже. Потому что я все-таки рванул. Правда, внутри. И это вам не ванильное «мать-перемать», это прапор, который сел на гвоздь.

— Бывшая, да? — Маша взвешивает на руке радость инопланетянина, и я почти готовлюсь к тому, что Шеворская огребет по своей уже не свежей прическе, но не с моим счастьем. У Маши просто железный самоконтроль. — Ну и зачем ты к бывшему денег пришла просить, брокколи?

Эмм… Что?

Но девочки явно понимают друг друга лучше, чем я их, потому что Шеворская тут же пытается исправить прическу. У нее что-то такое высокое и с локонами. И — вы не поверите — чем больше я на ЭТО смотрю, тем сильнее оно похоже на брокколи.

— Ты бы хоть воспитал ребенка, прежде чем жениться, — пытается ужалить Шеворская, которую с этого дня я буду называть Брокколи и только Брокколи.

Маша прикладывает ладонь ко лбу и переводит взгляд на мою секретаршу Любу, которая стоит за прозрачной стеной и жестами спрашивает, вызывать службу безопасности или лучше сразу полицию. Спрашивает она меня, но Маша же на взводе и ее уже не остановить. Она высовывается за дверь и громко, выразительно, по слогам дает моей секретарше ЦУ[1]:

— Вызывайте пожарных и реанимацию.

Шеворская смотрит на меня ВОТ ТАКИМИ глазами, и ей уже, мягко говоря, очень неловко за свои неуместные попытки задеть мою жену, но у меня для нее плохие новости — с этого «Титаника» живой сойдет только Мальвина.

Даже если она намылит мне шею, я все равно чертовски сильно ею горжусь!

[1] ЦУ — ценные указания

Глава тридцать шестая: Маша

Когда все закончится — если закончится без крови — я обязательно выясню, кому в голову пришла светлая мысль устроить такую подставу. Потому что не бывает таких совпадений, чтобы единственный раз, когда мне позвонили из офиса Влада и сказали, что я должна срочно подъехать, чтобы подписать какие-то документы о браке, я тут же наткнулась на размалеванное говорящее Брокколи.

Кстати говоря, однажды у нас в саду был день Здоровой пищи, и мы измучились, делая костюмы овощей. Мне тогда достался болгарский перец, а вот Лоли именно Брокколи, и мы тогда просто животы порвали, так смешно выглядела ее бумажная шапочка.

Вот у этой Дал-же-Боженька-фамилию Шеворской тот же феерический кошмар, но свой, натуральный. Видимо за это еще и заплачены немалые деньги, но реально выглядит просто как кошмар, который хочется перекрестить и сказать: «Покойся с миром, ужасное Брокколи, ты слишком не вовремя пришло в этот мир».

Но не это сейчас главное. Куда важнее то, что Влад тоже причастен к афере с садиком. Возможно, именно поэтому и встречался с Донским в ресторане. Все просто одно к одному, и самый очевидный ответ будет самым верным. Даже если мне противно его принять.

— И так, — я провожаю взглядом секретаршу Влада, возвращаюсь в кабинет и прикрываю дверь. Выйдут они оба только через мой труп. — Зачем ты просила у него деньги? Ты от силикона и так по швам трещишь. А мозги новые, насколько я знаю, у нас еще не делают.

— Влад, успокой свою собачонку. — Брокколи, шатаясь, пятится к нему за спину.

Но не зря же я играла в школьной женской сборной по хоккею. Кстати, еще и хорошо вкладывала в ворота. Поэтому цветок, пусть и не легче клюшки, но очень даже подходит для меткого удара. Мне даже не нужно особо стараться: просто замахнуться — и врезать Брокколи по ее кошмарной прическе так, чтобы букли посыпались.

И это не просто мечты…

Удар выходит отменным.

Она хватается за затылок, начинает орать, как недорезанная, а я взвешиваю оружие на ладони и примериваюсь ко второму удару.

Вам кажется, что я веду себя ужасно? Недостойно? Как ребенок и пацанка? А я и есть пацанка, я жила в детском доме до четырнадцати лет, и я умею защищать свою гордость и достоинство от вот таких хозяек жизни, которым раз плюнуть — сунуть руки к чужому мужу. Поэтому у меня разговор короткий, ведь, если он будет длинным, Брокколи придется купить парик и тогда, может быть, она станет похожа на нормального человека.

— Ты что делаешь, больная?! — орет Брокколи и вываливает свои копыта из туфель.

Нет у меня к таким женщинам ни уважения, ни сострадания. Поэтому: Брокколи с копытами, и никак иначе. И уж лучше я буду невоспитанной пацанкой, чем вот такой поганой беспринципной личинкой.

— Мало? Могу добавить, мне не жалко, — говорю без тени насмешки и очень выразительно поглядываю на вазу, где у меня просто целый готовый инвентарь для «серьезного разговора». — Последний раз спрашиваю: зачем ты просила деньги у моего мужа?

На миг мне кажется, что у нее все-таки не хватит извилин, чтобы взвесить свои шансы выйти отсюда живой, но не все так запущенно, потому что Брокколи поджимает губы и очень невнятно сознается, что хотела вложиться в строительство, чтобы застолбить в будущем торговом центре место для себя.

Я перевожу взгляд на Влада, и он кивает. Хорошо, с этим мы разобрались.